А сейчас значит — Николай Иванович Ежов? Тот еще Малюта Скуратов… А в Новосибе сидит удельным князем Эйхе, сволота, с подачи которого развернули репрессии на простых работяг и крестьян».

После прочтения многих книг у Елизарова сложилось мнение, что пока в середине 30-х репрессии касались «видных партийцев — верных ленинцев», основной массе народа — это было «до лампочки». Типа, «чего-то там грызутся — кто правый, а кто левый». Тем более — невинных среди «пламенных большевиков», после революции и Гражданской не было — практически все в кровушке искупались. Так что — «повадился кувшин по воду ходить».

Чистки НКВД — тоже не затронули массы. Армию «чистили» с 1935 постепенно, нарастая к 1937 году. И далеко не всех «заживо расстреливали». Так что тоже — покряхтывали, но не более. А вот в 37–38, с подачи части секретарей обкомов — взялись за простого Ваню, вроде как — «а че он в стороне остается, там тоже врагов хватат!». Вот тут уже народ замер! И вроде бы инициатором — главарем секретарской кучки был Эйхе, а одним из активных участников — Хрущев. Уже потом Сталин припомнил «Эйхе со товарищи» продвинутый террор против простых (а Хрущев — соскочил, но свой страх — надо полагать — запомнил).

«Ну да ладно… в большую политику, да и в малую — не ногой. Сидеть тараканом под веником. Что там еще в газете? А больше ничего не понятно — какая-то половинка статьи, что-то про проблемы речных перевозок, лишние расходы при неправильно поставленной погрузочно-разгрузочной работе. Муть».

На другой стороне был обрывок, как Елизаров понял, обзора с какого слета, то ли передовиков, то ли агитаторов.

Скидав деньги назад в чемодан, Сергей задумался.

«Все же интересно — что у меня за «носитель». Молодой совсем, вроде из блатной шушеры…Ага… вот он и рояль».

Постепенно в голове стали всплывать какие-то отдельные картинки. Выбрав место, где молодая травка была погуще, Елизаров улегся, стараясь не затронуть голову.

«Помедитирую… мож всплывет поболее…»

От реки донеслось какое-то «чих-пых». Елизаров поднялся и посмотрел через кусты, не подходя к берегу реки. Опять буксир с баржами. Баржи были больше похожи на «самоходки» 60-х годов, но, судя по буксиру — без самостоятельного хода.

«У нас в затоне что-то вроде этого на свалке стояло. Вроде бы их и называли — лихтера. Там еще в корме несколько кают есть, трюма вдоль корпуса, свой якорь, а вот двигуна нет — так что таскали их как раз таки буксиром».

«Нужно «слиться» с носителем — так вроде в попаданских книгах писали. А, как известно: «Голливуд не врет!».

Серега Велитарский («о как! даже имена совпали — тезки значит!») родился в 1920 году. Отец его был инженером. Жили сначала на Украине, отец работал на каком-то заводе. Потом — умерла мать (Серега ее вообще не помнил). Через какое-то невеликое время, отец женился снова. Переехали на Урал. У Сереги родилась сестра.

В 30-м году, на заводе, где работал главным инженером отец Велитарского, случилась авария. Погибло несколько рабочих. И отца, вместе с несколькими коллегами из числа ИТР — «замели». Что было с ними дальше — «носитель» не знал. Молодая мачеха почти сразу же, сдав Серегу в детдом, вместе с младшей сестрой, рванула куда-то на родину, на Украину.

Вот такой невеселый «коленкор»…

Вспоминались еще какие-то картинки… быт («а жили при отце вроде бы неплохо»)… учеба в начальной школе.

Потом — детский дом, где-то рядом с Тобольском, какой-то поселок, фактически пригород. Тут «картинки» были менее комфортные — отношения в этом заведении были все же не домашние, далеко «не…». Затем, после семилетки, — отправка в ремесленное училище.

Сбежал вместе с приятелем. Болтались и вдоль по Иртышу (от Павлодара до Самарово), и по «железке» — от Челябинска до Красноярска. Перебивались случайными заработками, приворовывали. На зиму оседали на какой-нибудь некрупной (но и не маленькой) станции, работали, где и кем придется. Пару приводов в милицию Серега Велитарский за плечами имел, но — отпускали, так как ничего серьезного за ним не значилось. Власти пытались пристроить пацанов к какой-нибудь учебе, но с началом весны они снова «вставали на лыжи». Приятеля «замели» прошлой осенью на вокзале в Омске, когда он пытался «нарезать у какого-то дяди-сарая «угол». Серега с перепугу рванул в Никольск, где поболтавшись, признакомился с местной шпаной.

Так что последние 8–9 месяцев «носитель» жил в Никольске, приворовывал, бегал на посылках у более взрослых жуликов, набирался блатного опыта. Вот и влип в последнее дело, вместе с Фролом.

«Не весело… Жалко пацана… Все у него как-то кувырком шло, а тут еще и я его «подвинул».

Хотя «подвинул» — не то слово. Елизаров не чувствовал в себе никакой другой личности, кроме своей — Сергея Елизарова. А воспоминания из жизни другого Сергея всплывали в голове, как вроде бы давно виденный, но хорошо запомнившийся фильм. Яркий, с ощущениями, но — только фильм. Мыслей, эмоций Велитарского Елизаров не чувствовал вообще. Вроде растворился тот, оставив лишь воспоминания.

День явно катился к вечеру. Елизаров собрал, помяв в руках одежду.

«Волглая еще… Не дело весенней ночью в сыром — да делать нечего. Может на теле досохнет?»

«Все-таки хорошо, что давным-давно, в детстве отец учил меня мотать портянки». Не с первого раза, и даже не со второго, но намотать этот русский аналог носков получилось вполне прилично — на Серегин неискушенный взгляд.

«Ладно, путь покажет, какой из меня портяночник. Перемотаю, если что».

Осмотревшись, попытался определиться со временем. В ночь брести в неизвестность не хотелось.

«Ночевать здесь, а с утра двигать к людям? Так и сделаем…».

Прошел по берегу, наломал сухих сучьев с ивняка, потом притащил пару полусухих валежин. Костер сложил небольшой — чтобы только чуть грел. Нарезал финкой тонких ивовых прутьев — все не на земле, застелил своим пиджачишкой. Потом снова напился воды.

«Жрать охота… Но за пару дней — не сдохну. А там — видно будет».

Скорчился возле костра. Мысли в голову лезли невеселые.

«Как там Ирина? Как дочь с внуком? Да и мать с сестрой… эх…».

К утру Елизаров решительно окоченел. Пытался размахивать руками, приседать, надеясь согреться. Но делал это аккуратно — голова еще здорово побаливала и временами кружилась. Костерок тепла почти не давал — сухие прутья кончились — норовил погаснуть вовсе. Едва только начало светлеть, Сергей решительно поднялся.

«Надо определиться — в какую сторону двигать. Что вдоль реки — это понятно. Но вверх или вниз